В некотором царстве, в некотором
государстве, жил да был царь. И было у него три сына. Старшие-то
сыновья были умные, а третий, как водится, дурак. И хоть был он
царевичем, называли его повсеместно Иваном-дураком.
Вот задумал как-то царь старших
сыновей женить. Выдал каждому по стреле и повел в чистое поле —
из лука стрелять. Куда стрела попадет, там и ищи, мол, красную девицу!
Тут, как на грех, и Ванька
за ними увязался — дай, говорит, батя, и мне счастья попытать!
Нахмурился царь.
— Куда тебе, дураку, — говорит,
— жениться! Иди лучше на печи лежи!
Разумно сказал, рассудительно.
Да только Ванька заупрямился — одно слово, дурак, да и только!
— Пусти, батя! — гундит. —
Тоже жениться хочу! Царевич я али нет?
Не на шутку осерчал царь. Ногами
затопал, закричал:
— Да ведь ты и так уж женат,
дурень! Что у нас, Эмираты какие, чтоб гарем разводить?
А надо сказать, и впрямь, Ванька
уже женат был, даром, что самый младший. Жена его была, правда,
не Василиса Премудрая, и даже не Елена Прекрасная; да и от Кащея
ее спасать Ваньке не довелось. Уж ежели говорить начистоту, то и
женился-то он не по любви, а… Как бы это сказать помягче… По обстоятельствам.
Но уж если Ваньке в его дурью
башку какая мысль запала, то он и себя изведет, и всем окружающим
нервы загубит, а своего добьется.
— А я разведусь, батя, — ноет
Ванька и царский рукав дергает. — Дай стрелу, ну, дай!
Тут у царя терпение кончилось.
Плюнул он в сердцах и говорит:
— А, леший с тобой, пошли!
Только не ной! Все равно ты и тетиву-то натянуть толком не сумеешь!
Вот пришли они в поле. Старшие-то
сыновья давно уже себе невест приглядели, так что для них пустить
стрелу куда нужно было делом техники.
Вот старший брат палец послюнявил,
определил направление и скорость ветра, с компасом сверился, натянул
тетиву и запустил стрелу прямо на двор к дворянской дочке.
Средний мозгами пораскинул,
тангенсы-котангенсы в уме обсчитал, натяжение тетивы и угол наклона
лука вычислил, и полетела его стрела прямехонько на двор к купеческой
дочке.
Ну а дурак мудрствовать не
стал — схватил лук да и стрельнул куда попало!
Полетела его стрела не на север,
не на юг, а прямо вам скажу — хрен ее знает, куда полетела! Над
лесом пролетела, над рекой, распугала в воздухе стаю уток да упала
прямо в болото.
А в болоте в ту пору сидела
на листе кувшинки здоровенная зеленая лягушка. Увидала она ту стрелу,
да уж так обрадовалась! Тотчас хвать ее лапами и ну тикать к своим
подружкам-лягушкам, хвастаться! Менее, чем через час все болотные
обитатели знали, какое счастье лягушке привалило. Еще бы! Сам царевич
предложение сделал, да еще так романтично!
А Ванька-дурак в поисках своей
стрелы как раз мимо того болота проходил.
“Дай-ка, — думает, — посмотрю,
чего это жабы так расквакались!”
Только он к берегу болота подошел,
а лягушка уже ему навстречу спешит, торопится, стрела под мышкой,
губки вытянула — целоваться.
— Фу-ты, ну-ты! — говорит Ванька.
— Вот те на! Что же это получается — мне, царскому сыну, да на какой-то
зеленой рептилии жениться?
А лягушка ему в ответ:
— А мы, лягушки, не рептилии,
а бесхвостые земноводные. Один вид так даже в Красную книгу занесен!
Кроме того, если поцелуешь меня, незамедлительно обернусь я красной
девицей, да такой красавицей, что и тебе, царскому сыну, не стыдно
будет со мной к алтарю пойти!
Подивился Ванька — раньше-то
ему такие лягушки образованные не попадались! А ну как и впрямь
лягушка эта особенная, царевна заколдованная или там, на худой конец,
Василиса какая? И совсем уж было собрался он лягушку в охапку сгрести
да поцеловать ее в губы зеленые, как вдруг зашевелилось в его мозгу
некое сомнение.
— Ага, я тебя поцелую, а потом,
небось, тебя какой-нибудь Кащей похитит?
— А то как же! — обрадовалась
лягушка. — Все, как полагается! Ты не сомневайся, любимый мой, я
настоящая заколдованная царевна, у меня и документ есть! Так что
Кащей — это уж как минимум, а может, еще и Змей Горыныч на мою девичью
красоту позарится!
Однако Ваньке такой поворот
событий пришелся не по душе. Это ж надо — мало унижения лягушку
целовать, так еще потом ее от Кащея спасай, а то и вовсе от Змея
Горыныча! Стал он себе в уме сложившуюся ситуацию обмозговывать,
так и эдак вертел, всесторонне обдумал, да и говорит:
— Вишь оно, дело-то какое:
женатый я. Мне сначала развод бы оформить! А то неудобно получится
— что про нас с тобой, э-э-э… любимая, люди подумают? Вот я на той
неделе на развод подам, а через месяцок глядишь, уже и приеду за
тобой!
Лягушка, конечно, огорчилась,
повздыхала, да что делать — согласилась.
Ну а что дальше было — и так
ясно. При следующей встрече Ванька у лягушки еще месяц отсрочки
выпросил — мол, документы в суд ушли, пока суд да дело, раньше,
чем за месяц и не управишься. В следующий раз еще на месяц свадьбу
передвинул — дескать, вопрос об алиментах решается: требует жена
законные тридцать процентов Ванькиных доходов, а треть царства этой
стерве отдавать жалко!…
Уже и другие царевичи и принцы
из соседних государств прознали, что есть в некоем болоте заколдованная
царевна; ездили свататься к ней, да всем лягушка отказала.
— Без Ванюши моего нет мне
счастья, — говорит. — Такой он у меня уж и лапочка, уж и душечка!
Скажет так, да усядется на
листе кувшинки, еловой иголкой любовную лирику выцарапывать. Королевичи
да принцы посмотрят-посмотрят, плюнут в болото, да уйдут восвояси.
А тут и зима подошла. Все лягушки
на зиму в болотную тину закопались, в спячку впали, а Ванькина лягушка
мерзнет, да терпит.
— А ну как, — говорит, — Ваня
за мной приедет, жениться повезет?
Грянули морозы. Болото льдом
сковало. Сидит лягушка на снегу, посинела вся от холода, трясется,
а сама все на память стихи вслух читает.
Мерзла так, мерзла, да и замерзла
совсем к чертовой матери.
Так и неизвестно теперь, была
ли та лягушка и впрямь царевной, или это у нее такое душевное расстройство
было, да только совершенно точно ясно, что дура она была первостатейная.
И то — это ж надо себе вообразить,
что царский сын, хоть бы и дурак, свою жену, пусть даже и не Елену
Прекрасную, променяет на какую-то лягушку?
Дура, да и только!
Колпашево, 27.09.2002
|